Освобождение

Заметки о милуиме

"...нет выбора нет вопросов жизнь несчастная и короткая несправедливость у которой нет смысла ... Добро пожаловать на Землю, идиоты.
- Уау! - сказал я. - Здесь классно!"
Р. Бах, "Бегство от безопасности"

Жизнь, оказывается, не так уж проста в восприятии. Зависит от точки зрения (сборки?), которая в свою очередь определяется контекстом, которым дышишь. Я дышал проявленными тремя: сводками новостей, когда вся страна в едином порыве..., Ричардом Бахом, которого мне заботливо подсунули, и разборками, прости, диалогом, с собой, родимым.

Бегство от... цивилизации

Муэдзин начинает петь в половине пятого.

Что делал в милуиме? Охранял десяток караванов, двух ослов и трех собак.
Ослица совершенно невоспитанная: еду берет, погладить себя не дает. При первом знакомстве пыталась меня лягнуть. Маконен сказал, что она конченая и что нужно объезжать осленка, чтоб привыкал. На утро слышу - за окном лай, хай - черт знает что творится. Выглянул - несется наш эфиоп у ослика на заднице, ноги по земле волочатся, за ним ослица галопом с нехорошими намерениями, и собаки не отстают, болеют, значит. Как Маконен ему хребет не сломал, будучи раза в два больше ослика - не знаю…
Подобная история приключилась через недельку со мной, когда вырвавшись на двое суток, я пошел на свои любимые курсы массажа и опрометчиво попросил Шимона - учителя, значит, продиагностировать мне спину, мол, бронежилет тяжелый... Две пары рук в тот момент уже занимались моей спиной, так нет, мне потребовался еще и профессионал.
- Расслабьте ему здесь и вот здесь... Вдохни…, выдохни..., - сказал он и ничтоже сумняшеся сломал мне позвоночник. Потом мне объяснили, что ничего страшного, это всегда так хрустит и так болит когда позвонки вправляют... Но минут двадцать, пока лежал, я был уверен, что больше не встану. Но мы с осликом выжили.

СОВЕРШЕННО ВЕРНО. РАБОТУ С ТОНКИМИ ТЕЛАМИ НУЖНО НАЧИНАТЬ С ПЛОТНОГО. ХОТЯ НЕКОТОРЫЕ СЧИТАЮТ ИНАЧЕ.

Но пока я привез фотоаппарат, ослы уже сбежали. Кола их довела, не ужились они с ней, с овчаркой годовалой. Вначале я был о ней хорошего мнения. Ну еще бы - почти не ленится обходить территорию вместе с патрульным, лает, когда учует чужой запах... Потом до меня дошло, что эта сука реагирует только на всяческих мелких тварей, а на людей не лает никогда. Она считает нас охотниками, а себя - охотничьей собакой и добросовестно облаивает всю окрестную живность, включая крупных мотыльков. Однажды спугнула лань и со всех ног припустила за ней по кручам.
Место, кстати, очень живописное: холмы с крутыми склонами - почти горы, камни и зелень, полно цветов - апрель месяц.
- Если спуститься вниз и пройти по вади направо, завернув за соседний холм, - рассказывал Нафтали, покачивая головой в такт словам, - там из скалы бьет родник, арабы водят туда овец на водопой.
И все это населено не только евреями и арабами. Видел лису, ласка ночью прибегала (мне хочется, чтобы то была именно ласка), из под ног порхают куропатки; хищные птицы крыльями не машут, парят, соблюдая достоинство. Кукушка перед рассветом слышна, в пику Лее Гольдберг ("Кан ло тишма эт коль hа-кукия..."). В апрельские хамсины по траве лучше не ходить: ты шарахаешься от змей, а они от тебя.

Откуда-то привезли еще одну собаку - кобеля и привязали под деревом. Мне он не понравился: тяжелый взгляд, бульдожьи челюсти, сиплый лай.
- Где там эта собака, - спросил Кфир, - я через недельку вернусь, возьму ее к себе. На что я ему ответил, чтобы он и не думал, собака глупая, толстая, того и гляди тяпнет. Через пару дней лай усилился, хотя в то же время несколько ослаб. Подошел я к псу - хвостом виляет и морда такая, более симпатичная - похудел, стало быть. Странно, добрейшие поселенцы, нас подкармливающие, непременно к себе на субботний ужин приглашающие, забыли про собаку. Принес я ей армейских котлет с десяток - через секунду их уже не было.

ДАВНО ЗАМЕТИЛ: ЕСЛИ ИСПЫТЫВАЕШЬ НЕПРИЯЗНЬ К ЧЕЛОВЕКУ, НУЖНО СДЕЛАТЬ ДЛЯ НЕГО ЧТО-НИБУДЬ. И ВОТ ТЫ ЕГО УЖЕ ЛЮБИШЬ.

Надеть на псину новый ошейник и перевести на новое место Кфиру пришлось звать меня - никому не давалась. Мне тоже пришлось сначала надеть ошейник на себя и серьезно поговорить с собакой о преимуществах нового перед старым, прежде чем она доверила мне свою шею.

Труба зовет

"Отборные части Цахаля вошли в Шхем..."
Муэдзин начинает петь за час до рассвета.

Вообще-то я не люблю ходить в милуим. Просто потому, что терпеть не могу, когда мной командуют... Так и разрываюсь между этим нежеланием с одной стороны и гражданским долгом с другой.
Два дня нам освежали память о том, что такое армия. Но так, не очень навязчиво, милуим, все-же - отцы семейств, не дети. Особенно запомнились стрельбы, когда под проливным дождем этот поц сеген, лейтенант значит, велел плюхнуться в холодную - бррр... - до сих пор мурашки по коже - грязь, взывая к нашим патриотическим чувствам, и стрелять, главное четверо из пяти умудрились попасть...

ЖИЗНЬ ЭТО ТАКАЯ ИГРА, В КОТОРОЙ ТЫ САМ ВЫБИРАЕШЬ ПРАВИЛА.

На третий день мы созрели для выполнения своей миссии и нас развезли по поселениям Шомрона, нести, как нам было сказано, функции защиты, не охраны, а именно защиты поселений в это неспокойное время.

Поселение - не поселение, а так, выноска, форпост так сказать, чтобы занять еще один холм. Строить им не разрешают, посему живут в караванчиках. Один из караванов наш - четыре милуимника, парочка пустых, и еще в одном, побольше - Бейт-Кнесет. На вечер Йом-Ацмаут понаехала молодежь со всей округи, рядом с синагогой жарили мясо, внутри ели, пили, курили наргилу, пели под гитару до трех ночи. Религиозная молодежь, заметь. С удовольствием поучаствовал.

Нужно быть очень преданным идее, чтобы оставить свою виллу в большом, хорошо охраняемом поселении и перебраться всей семьей с малыми детьми в картонный домик на не огороженный пятачок напротив отнюдь не дружественной арабской деревни. Они нам рассказали, что за неделю до нашего приезда эти соседи собрались толпой на холме напротив - видно хорошо, всего метров сто по прямой, возвели, опять же из картона, домики, нарисовали на них крупно магендовид и подожгли. Все радовались, хлопали в ладоши и пели песни.

Как я расстреливал собственное бессознательное

Муэдзин, гад, начинает петь, когда проснется.

Представь: ночь, вершина холма, залитая светом фонарей так, что звезд почти не видно, внизу в вади темень дикая. Вокруг другие холмы, некоторые обитаемые, те, что повыше - пустынные, проступают лишь силуэтами. Кругом - враги. Ну не совсем кругом и не все враги, но все равно, неуютно как-то. Постреливают опять же. То далеко - где-то на востоке в Шхеме или на западе в Калькилии что-то глухо ухает, то совсем рядом соседи оружие пристреливают, чтоб не заржавело. Но наша задача - охранять, извиняюсь, защищать наш холм. Посему с недоверием вглядываемся в окружающую темноту, прислушиваемся к звукам, бдим. Однажды нам все это надоедает, мы с приятелем предупреждаем поселенцев и спускаемся вниз, на треть пути к вади. Звезды видны намного лучше, но нам не до них. Мы идем стрелять, чтоб знали и боялись. Мы расстреляли горы и они расстреляли нас эхом. Как мы радовались возможности пострелять!

ТОЖЕ СПОСОБ ДИАЛОГА С БЕССОЗНАТЕЛЬНЫМ - ПОПЫТАТЬСЯ ЕГО УБИТЬ.

Потом, за пару дней до конца службы, на закате, мы с Валерой все-таки спустились в вади, прошли по нему в направлении ночных вражеских пристрелок, дошли до источника, бьющего из скалы и напились из него (чистой воды символдрама, как нибудь расскажу, что это за птица). В устье ручейка плавали головастики. Сто лет их не видел. Они меня тоже.

Дальше